МЫСЛИТЕЛИ

АВИЦЕННА

Авиценна (980-1037) - выдающийся среднеазиатский ученый, философ, врач. Настоящее его имя Абу Али Хусейн Ибн Абдаллах Ибн Сина. Он родился в селении Афшана, поблизости от Бухары.

Бухара была тогда столицей большого таджикского государства Саманидов. Сейчась, по воле судьбе; ошибки руководство бывшего СССР и политики пантуркизма этот таджикский город находиться на территории соседнего Узбекистана. В ней строились роскошные храмы - мечети, в нее съезжались образованные люди - философы, архитекторы, врачи, поэты, она славилась богатейшей дворцовой библиотекой. Оффициальный, государственный язык до начала ХХ в. быль таджикским.

Отец Авиценны был довольно зажиточным чиновником, и скоро вся семья переехала в столицу.

Вряд ли домашние предполагали, глядя на маленького мальчика, что его ждет слава гениального врача и знаменитого философа, судьба скитальца по караванным путям... Но и в детстве Авиценна поражал всех своими способностями к наукам.

“...Когда мне исполнилось десять лет, рассказывал он сам, я уже покончил с изучением Корана (Коран - “священная книга” мусульман) и многих словесных наук, так что мне удивлялись”.

В это время в Бухару прибыл ученый старец, который стал домашним учителем Авиценны. Под его руководством мальчик должен был изучить законоведение и математику, философию и астрономию. Очень скоро, “о каком бы вопросе он мне ни говорил, - рассказывал Авиценна, - я представлял себе этот вопрос лучше, чем он сам”. Ученому старику пришлось искать заработок в другом месте, а не по годам образованный мальчик принялся изучать науки самостоятельно.

Лет четырнадцати он увлекся медициной, прочитал все медицинские трактаты, какие можно было найти в Бухаре, стал посещать больных, причем самых трудных. Предполагают, что увлек его занятиями медициной известный в то время врач Абу Сахл Масихи, автор книги “Эмия, или Книга ста глав”, которая для многих врачей была тогда учебником медицины. Масихи - последователь прославленных врачей древности Гиппократа и Галена - оказал большое влияние на формирование взглядов Авиценны.

Когда во дворце тяжело заболел эмир, глава государства, придворные врачи не смогли вылечить его и пригласили семнадцатилетнего Авиценну. Лечение, предложенное юношей, прошло успешно. Вскоре эмир выздоровел. Авиценна же был назначен личным врачом эмира и получил право пользоваться знаменитой дворцовой библиотекой. “Передо мной открылись ворота в такие глубины знания, о которых я и не догадывался”, - говорил он.

У юного Авиценны появляются ученики, нередко это седобородые старцы, они стараются записывать каждое слово своего учителя. В 18 лет он начинает переписываться и вступает в дискуссии по вопросам физики, философии, астрономии с крупнейшими учеными Востока, в том числе со среднеазиатским ученым-энциклопедистом Бируни.

В 20 лет Авиценна - уже автор нескольких книг: обширной энциклопедии, рассказывающей о естественных науках, книги разъяснений законов, состоящей из 20 томов, книги по этике, многотомного медицинского словаря.

Бухара в те годы доживала последние спокойные дни. Государство разваливалось на части, вскоре и столицу захватили тюркские кочевые племена, караханиды. Город был разграблен, библиотека сгорела...

В это время умер отец Авиценны. Авиценна с торговым караваном отправился в далекий Хорезм.

Местный правитель - хорезмшах покровительствовал ученым, в его дворце они часто собирались для диспутов. Вслед за Авиценной в Хорезм прибыли Бируни и Масихи. На несколько лет ученые получили покой и возможность заниматься наукой. Они ставили физические и химические опыты, наблюдали за падением метеоритов. Вместе с Масихи Авиценна тайно продолжал изучать строение тела человека. Это можно было делать только на трупах, а вскрытие трупов здесь, как и во многих странах, каралось тогда смертью.

, Через несколько лет жестокий и вероломный правитель огромного соседнего государства султан Махмуд Газневи потребовал ученых к себе в столицу, дабы они “обрели почесть присутствия” на собрании у султана. На самом деле многим самостоятельно мыслящим ученым и поэтам каждый день при дворе султана грозил смертью.

Авиценна и старый врач Масихи отказались ехать к султану и той же ночью бежали через пески Кара-кум. На третий день пути на них налетел ураган. Они заблудились, потеряли пищу и воду. Старый Масихи умер в пустыне. Авиценна похоронил его и сам спасся чудом.

Султан Махмуд Газневи разослал по всем городам описание внешности Авиценны. Любой, кто указал бы местонахождение гениального врача, получил бы награду. Поэтому несколько лет Авиценна скитался, переходил из города в город, кормился лишь врачеванием на постоялых дворах. Ему приходилось называться чужим именем. Скитаясь, Авиценна продолжал напряженно работать и написал более десятка книг.

Иногда он останавливался на год-два у какого-либо мелкого правителя, лечил его семью от всевозможных болезней. Но всюду Авиценну настигала зловещая тень султана, и ему приходилось снова скрываться.

Наконец, в 1016 г. он остановился в городе Хамадане. Этот город назывался когда-то Экбатаной и был столицей древнего процветающего государства Мидии. Ко времени Авиценны город захирел и превратился в столицу захолустного маленького государства, которым правили полуграмотные эмиры. Авиценна скоро становится главным врачом правителя, а затем и главным министром - везиром.

Как и прежде, все шесть лет жизни в Хамадане рабочий день его начинался рано утром и заканчивался, когда все уже давно спали. Здесь он кончил первый том своего главного труда - “Канона врачебной науки”, “Канон врачебной науки” состоит из пяти томов. Все медицинские знания, которые накопили к тому времени люди, вмещают эти книги.

Первый том-теория медицинской науки; анатомия, диагностика, физиология, хирургия. В этой книге описываются острые и хронические болезни и способы их лечения. Во втором томе рассказано о простых лекарствах. Их почти восемьсот. Корни и кора многих деревьев могут помочь человеку бороться с болезнью. Третий и четвертый тома описывают болезни человеческих органов, рассказывают о способах лечения. Как лечить переломы черепа, носа, челюсти, ключицы, ребер - об этом тоже говорит Авиценна. В пятом томе рассматриваются сложные лекарства. В состав некоторых из них входит до 37 частей. Многие лекарства даны со ссылкой на древнейших врачей, европейских и азиатских. Другие - впервые приготовлены и опробованы Авиценной.

Новые сведения, неизвестные ранее медицинской науке, встречались в “Каноне” на каждой странице.

Лишь более чем через 800 лет французский ученый Пастер подтвердил гипотезу Авиценны о вирусах как невидимых возбудителях “лихорадочных” (инфекционных) болезней. Авиценна создал такое учение о пульсе, к которому с тех пор трудно было что-нибудь добавить. “Пульс может быть волнообразный и веретенообразный, двух ударный, долгий, дрожащий, короткий, малый, медленный, муравьиный. Пульс бывает также мягкий, напряженный нервный, низкий, пилообразный, полный, пустой”,-- говорится в “Каноне”.

Авиценна первым описал чуму, холеру, желтуху, проанализировал причины, симптомы и способы лечения таких тяжелых болезней, как менингит, язва желудка, и многих других. Он подробно объяснил строение мышц глаза. До него все считали, что глаз, словно фонарик, испускает особые лучи; эти лучи, отражаясь от предметов, идут назад и дают изображение.

В “Каноне” Авиценна пишет о необходимости всестороннего воспитания ребенка с тем, чтобы из него вырос добрый, умный, умелый и физически здоровый человек.

Очень скоро “Канон” становится медицинской энциклопедией во всех странах мира. После изобретения печатного станка “Канон” печатают сразу вслед за Библией. В Европе и в странах Азии многие века учили по нему врачей. Лечебники и травники Древней Руси также постоянно упоминают имя ученого “Ависен”, дают его рецепты.

Последний том “Канона” был написан уже в другом городе - Исфагане. Между первым и последним томом - около десяти лет напряженной работы. И они не были для Авиценны годами покоя. Во время его везирства восстали военачальники, и Авиценна едва не был убит, его прятали друзья. После смерти правителя Авиценна был брошен в тюрьму. В тюрьме он продолжал много работать. За четыре месяца он написал три книги, одна из которых - философская повесть “Живой, сын Бодрствующего” - оказала влияние на многих средневековых писателей.

Среди книг, написанных Авиценной, не только фундаментальные медицинские трактаты, но и книги по астрономии, математике, теории музыки, теории геологии, философские труды, книги по языкознанию и художественные повести. Авиценна внес новое во многие области человеческой деятельности. Некоторые серьезные научные книги он писал как поэмы, звучными образными стихами. Вот начало поэмы о медицине “Урджуза”:

“Поэты - принцы Вселенной, врачи руководят телом. Красноречие упомянутых выше радует душу, преданность последних исцеляет болезни.

Эта поэма содержит всю теоретическую и практическую медицину. И в ней я излагаю в стихах все мои знания этой науки”.

Многие книги Авиценны пропали бесследно, погибли в пожарах. О них мы знаем лишь понаслышке. Некоторые погребены в книгохранилищах, лежат не разобранными, и, возможно, человечество их откроет.

О нем рассказывают легенды, поют песни. Он стал героем сказок.

Авиценна умер в дороге. Полу знакомый человек написал с его слов завещание. Все имущество свое Авиценна велел раздать бедным, слуг отпустить на волю.

Более 900 лет люди берегли его могилу. Каждое утро к его мавзолею собирались ученые старцы и юноши, приходили больные, верившие в чудесное исцеление от одного только прикосновения к древней могиле великого врачевателя.

В 1954 г., по мусульманскому летосчислению, исполнилась тысяча лет со дня рождения Авиценны. По призыву Всемирного Совета Мира эту дату отмечали во многих странах. В иранском городе Хамадане был торжественно открыт новый мавзолей Авиценны. На открытии мавзолея среди ученых мира присутствовала и советская делегация.

ОМАР ХАЙЯМ

(1048 - 1123)

Гияс ад-дин Фатх ибн Ибрахим Омар Хайям Нишапури родился в 1048 году в Нишапуре, учился в этом городе, затем в крупнейших центрах науки того времени, в том числе в Балхе и Самарканде.

По оставшимся его научным трудам и сообщениям современников установлены некоторые детали биографии. Около 1069 г. он, находясь в Самарканде, написал трактат "О доказательствах задач алгебры и алмукабалы". А до этого были написаны два математических трактата. В 1074 г. он возглавил крупнейшую астрономическую обсерваторию в Исфагане, в 1077 г. завершил работу над книгой "Комментарии к трудным постулатам книги Евклида", в 1079 г. вместе со своими сотрудниками ввел в действие календарь.

В середине 90-х годов ХI в., после закрытия обсерватории, вызванного сменой правителей, Хайям совершил паломничество в Мекку. Об этом сообщает один из его недружелюбных биографов Ибн Ал-Кифти следующими словами: что он совершил паломничество "... придержав поводья своего языка и пера, из страха, а не из благочестия". Возможно, в это время он написал свой философский трактат на языке фарси - "О всеобщности бытия".

Последние 10-15 лет жизни Хайям провел в уединении в Нишапуре. Он мало общался с людьми. Об этом сообщает историк Бейхаки: "Был скуп в сочинении книг и преподавании..."

По-видимому, последние годы жизни Хайяма проходили тяжело. Он пишет:

Трясу надежды ветвь, но где желанный плод?

Как смертны и нить судьбы в кромешной тьме найдет?

Тесна мне бытия печальная темница

О, если б дверь найти, что к вечности ведет.

Он дружил в эти годы только с книгой. Как сообщает Бейхаки, в последние часы своей жизни Хайям читал "Книгу исцеления" Ибн Сины. Он дошел до раздела "О единстве и всеобщности" философского сочинения, вложил на это место зубочистку, встал, помолился и умер.

Таким образом, его биография мало отличается от типичной биографии ученого, стремительно поднятого на вершину служебной лестницы при одних правителях, интересы которых совпадают с его научными познаниями, и терпящего тяготы, опалу, когда на смену приходят другие правители.

Биографы, достаточно близкие к нему по времени, говорят в основном о его учености и научных трактатах.

Только Ибн Ал-Кифти пишет о стихах, "жалящих как змея".

В трудах советских исследователей на богатом фактическом материале неопровержимо доказаны исторические заслуги Омара Хайяма как ученого, который сделал ряд важнейших открытий в области астрономии, математики, физики и других наук. Например, математические исследования Хайяма и теперь имеют определенную ценность и переведены на разные языки мира.

Открытия Омара Хайяма впоследствии были подробно разработаны азербайджанским математиком Насреддином Туси и в его трудах дошли до европейских ученых.

Творчество Хайяма - это одно из удивительных явлений в истории культуры народов Средней Азии и Ирана и, пожалуй, всего человечества.

Если его труды принесли огромную пользу в развитии наук, то замечательные четверостишия до сих пор покоряют читателей своей предельной емкостью, лаконичностью, простотой изобразительных средств, гибким ритмом.

О поэзии Омара Хайяма исследователи судят по-разному. Некоторые считают, что поэтическое творчество было для него просто забавой, которой он предавался в свободное от основных научных занятий время. И все же рубаи Хайяма, не зная ни временных, ни национальных границ, пережили века и династии, дошли до наших дней.

Маленькая книжечка живет на его родине, в соседних странах, во всем мире, переходит из рук в руки, из дома в дом, из страны в страну, из века в век, будоражит мысли, заставляет людей размышлять и спорить о мире, о жизни, о счастье, срывает маску благочестия со святош-ханжей.

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что Хайям в своих строках очень высоко ценит человека:

Цель творца и вершина творения - мы.

Мудрость, разум, источник прозрения - мы.

Этот круг мироздания перстню подобен

В нем граненый алмаз, без сомнения - мы.

Не сближает ли это Хайяма с деятелями Эпохи Возрождения? Великие гуманисты, деятели Ренессанса считали, что "человек - мера всех вещей", он - "венец вселенной", и боролись за возвращение человеку утраченного достоинства.

Хайям страстно желал переустройства мира и делал для этого все, что в его силах: открывал законы природы, устремлял взгляд на звезды, вникал в тайны мироздания и помогал людям освободиться от духовного рабства.

Однако в творчестве Омара Хайяма немало сложных и противоречивых проблем.

Ученый, который в области математики, астрономии и физики сумел уйти намного вперед своего времени, отставал в понимании законов развития человеческого общества. В результате этого поэт, встретивший в жизни много трудностей, о которые одна за другой разбивались его благородные мечты, переживший немало трагических моментов, в ряде своих рубаи уступает место фатализму, говорит о непредотвратимости судьбы, порой впадает в пессимизм.

О невежда, вокруг посмотри, ты - ничто,

Нет основы - лишь ветер царит, ты - ничто.

Два ничто твоей жизни предел и граница,

Заключен ты в ничто, и внутри - ты ничто.

Скептическое отношение к жизни на земле, отрицание этой жизни, отшельничество было широко распространено на средневековом Востоке.

Однако, даже в тех четверостишиях Хайяма, в которых на первый взгляд очень сильны пессимистические мотивы, мы в подтексте видим горячую любовь к реальной жизни и страстный протест против ее несовершенства.

Творчество Хайяма - еще одно доказательство того, что в средние века, в период инквизиции, всеобщего гнета духовное развитие человеческого общества не останавливалось и не могло остановиться.

Научное и литературное наследие Омара Хайяма служило и служит Человеку, являясь яркой страницей в культуре народов мира.

Шаислам Шамухамедов

Омар Хайям

Ты влюблен - так с веселою ватагою будь,

Опозоренным, пьяным бродягою будь.

Трезвый вечно хлопочет,не зная покоя

Беззаботным и полным отвагою будь.

Кто мне скажет, что завтра случится со мной?

Буду радовать сердце усладой земной,

Буду счастье искать в этом мире подлунном,

Ибо все мы не вечны под вечной луной.

Пусть друзей не поранит твой меч никогда,

Не обидит горячая речь никогда.

Если в пламени гнева находишь блаженство -

Сам сгори, чтоб других не обжечь никогда.

Я красив: кипарису подобен мой стан,

Борода - словно шелк, щеки - вешний тюльпан,

Но зачем так старался предвечный ваятель?

Если вся эта видимость - краткий обман?

Как умру, меня чистым омойте вином,

И в могилу кувшин мне поставьте тайком,

В Судный день отыскать меня будет нетрудно

Средь руин кабака, в его прахе хмельном.

Не кори тех, кто пьян, уходя с кутежа.

Не живи лицемерьем, неправде служа.

Ты не пьешь, но гордиться тебе не пристало:

Твой порок хуже пьянства, презренный ханжа.

Даже грамоте крепко ученый, и тот,

Весь Коран прочитает, пожалуй, за год.

Мудрый стих, опоясавший винную чашу,

И неграмотный, выпив изрядно, прочтет.

О кумир! Ты вместилище сладостных чар,

Утоли в моем сердце любовный пожар.

И кувшин принеси, чтоб мы выпили вместе,

Прежде чем превратит нас в кувшины гончар.

Риид, бродяга, мудрец - собираемся мы,

Чуть рассвет - в кабаки пробираемся мы,

Чаша жизни еще не сравнялась с краями,

Полнить чаши хмельные стараемся мы.

В знойный день рыба утке сказала: Беда!

Неужели в наш пруд не вернется вода?

Вот когда нас зажарят, - ответила утка, -

Безразлично - хоть море здесь будет тогда .

С любимой и с вином трущоба нас укрыла,

Свободных от забот и страха пред могилой.

Одежда, плоть, душа - все отдано вину,

Чтоб от земных оков свободно сердце было.

Будем до смерти пить, чтоб из наших могил

Винный дух, как из доброго жбана, разил,

Чтобы мимо идущий несчастный бродяга

Опьянел и о горестях мира забыл.

На два дня эта жизнь нам с тобою дана,

Прошумит и назад не вернется она.

С этим миром ты скоро простишься, несчастный, -

Днем напейся и на ночь потребуй вина.

Сердце живо надеждой одною - ищи!

Золотые сердца под луною ищи!

Не в мечети найдет утешенья влюбленный,

Не Каабу, а сердце родное ищи!

Счастья, сердце, в подлунной юдоли не жди,

От небес светлой доли и воли не жди.

Не терзайся потом, что судьба обманула,

От нее ничего, кроме боли, не жди.

Сшил Палаточник мудрости гордый шатер,

Сам сгорел - и подернулся пеплом костер.

Смерть кинжалом обрезала нить его жизни,

Превратила дела и труды его в сор.

Чуть расцвел, осыпается алый цветок.

Небосвод, - плачет бедная роза, - жесток.

Десять дней я росла, набирала бутоны,

Но едва улыбнулась - мой кончился срок

Если чаша в руке, светом полнится грудь.

Жизнь в руках не удержишь, она словно ртуть.

Помни: молодость, страсть - это быстрые волны,

Смерть и ночью и днем начеку, не забудь!

Не веселья ищу в этой чаше на дне,

Я не варвар беспутный, погрязший в вине.

Стыдно жить без надежды, без пользы, без цели, -

Эта чаша дарует забвение мне.

Бунтовщик я, но где же твоя правота?

Где твой свет - одолела меня темнота.

Говоришь - будь послушным - и рай обещаешь, -

Это плата, но где же твоя доброта?

В НАЧАЛО

ЛОИК ШЕРАЛИ

Под синим небом сверкающим над Зеравшанской долины, на берегу золотоносный реки Заравшан, откуда виден плывущий в розовой дымки горных хребет, приютился кишлак Мазори шариф,где в 1941 г. в крестьянской хижине родился известный таджикский поэт Лоик Шерали.

Зеравшанская долина свешена для сердца таджиков: здесь жил великий Рудаки.

Будьте счастливы, милые люди!

Я желаю вам верных друзей.

Пусть венчают спокойные будни

Торжество ваших праздничных дней.

Не морщины, а лучшие миги-

Вот что ближе и памятней нам.

Словно в зеркало - в детские лики

Надо нежно глядеть по утрам.

Ну, если печали- так что же?

Соберись и достойно терпи-

И земля подчиняется дрожи,

Возникающей где-то внутри.

Никакой не откроется тайны

Из моих поэтических уст,

Что без молота, нет наковальни,

Что велик этот вечный союз.

Славлю звон рокового удара-

Для того и дано бытие,

Чтобы выковать тело кинжала

Или бренное счастье свое!

Великий Ибн-Сина, бухарский мудрец,

Писал на двух языках.

Великий Хаям, нишапурский мудрец,,

Писал на двух языках.

Двуязычным поэтом -хвала,

Заслуга их велика.

Не проста сердечной правды слова

Положить на два языка.

Словом они убивали ложь,

За это им память и честь…..

По пальцам двуязычных сочтешь,

Двуличных - не перечесть….

Относительно споров вокруг Авиценны.

Одни говорят:

- Авиценна-узбак! -

Другие, что он - араб.

Споры идут из века в век.

Кто виноват?

Кто прав?

Иные считают, что он таджик,

А иные – что перс…..

Так каков же его родной язык?

Кем он был наконец?

Язык фарси был его языком,

Но знал он много других.

А лучше всего

Он был знаком

С языком страданий людских.

Четверостишия

Ты не охотник живи ты не так..

Чтобы от жизни ждать одних лишь благ.

Позорно жить, не жертвуя собою,

Считая каждый вздох и каждый шаг.

Добро для человека не жалей,

Мы люди, и живем мы для людей.

И в поле долу клонится пшеница

Тем ниже, чем колосья тяжелей.

Для счастья, люди много ль надо нам?

Тот счастлив, кто любим и любит сам,

Кого бубенчик детской колыбели

И плач младенца будит по утрам..

Из всех людей счастливых счастлив тот,

Кто людям служит, для людей живет.

Чье сердце словно сумка письмоносца,

Который вести добрые несет.

Мы хлеб едим из одного зерна.

Пьянеем мы от одного вина,

И Все-таки пути людей различны.

И цель у всех и сущность не одна.

Для рыб морских сладка вода морей.

Любовь прекрасна слепотой своей.

Любимая своя – милее гурий,

Чужой луны своя свеча светлей.

Жизнь день за днем, глядишь и пролетела.

Я слова не нашел, не сделал дела.

Как будто за красавицей я шел,

Но та прошла, лишь с боку проглядела.

И ныне, и недавно, и давно

Лишь мудрым людям было суждено

Клад мудрости, рассыпанной по капле,

По капле отыскать, соединить в одно.

Печаль и грусть похожи на лавины,

А радость наша – родничок невинный.

Но радость не бывает без причин,

А грусть порой приходит без причины.

В НАЧАЛО

ХОФИЗ ШЕРОЗИ

Ходжа Шамс-од-дин Мохаммад, известный как Хафиз из города Шираза, является одним из самых знаменитых поэтов-суфиев.

Родился в начале VIII в. по лунной хиджре (в XIV в. н.э.). Умер в 1390 г.

Знал наизусть весь Коран. Тогда таких людей называли хафизами (от арабского хафезе память), что и послужило основанием для его прозвища.

В его диване - поэтическом сборнике - есть газели, касыды, масневи, рубаи и стихотворения других жанров.

Усыпальница Хафиза в Ширазе (Иран)

Если вдруг, без видимых причин,

Затоскую, загрущу один,

Если плоть и кости у меня

Стануть ныть и чахнуть без кручин,

Не давай мне горьких пить лекарств,

Не терплю я этих чертовщин -

Принеси ты чашу мне вина

С нею лютню, флейту, тамбурин.

Если это не поможет мне,

Принеси мне сладких уст рубин.

Если ж я и тут не исуелюсь,

Говори, что умер Шемседдин.

ШЕЙХ СААДИ ШИРАЗИ

Тот, кто спит на Пути, потеряет либо шапку, либо голову.

(Низами, "Сокровищница тайн".)

"Гулистан" ("Розовый сад") и "Бустан" ("Фруктовый сад") Саади Ширази (1184 - 1291) представляют собой два классических суфийских произведения, формировавших и формирующих моральные и этические воззрения миллионов людей в Индии, Персии, Пакистане, Афганистане и Центральной Азии. Саали был странствующим дервишем и копал рвы в плену у крестоносцев, он посещал центры обучения Востока и создал непревзойденные прозаические и поэтические произведения. Он учился в Багдаде в медресе Низамиля, основанном Низам-аль-Мулхом Туси, другом Хайяма и Министром Двора шаха. Саади был членом суфийского ордена Накшбандийя, он поддерживал тесную связь с шейхом Шахбуддином Сухраварди, основателем школы Сухравардийя, со "Столпом Века" и одним из величайших суфиев всех времен Наджмуддином Кубра.

Сильное влияние Саади на европейскую литературу является общепризнанным фактом. Он был одним из авторов, чьи произведения послужили основой для Gesta Romanorum, источником многих западных легенд и аллегорий. Например, исследователи обнаружили многочисленные следы влияния Саади в немецкой литературе. Переводы его работ впервые появились в Европе в XVII веке. Характерно, что внутренний смысл большинства суфийских работ, в том числе и произведений Саади, почти невозможно уловить сквозь призму буквального перевода. Слова одного из современных комментаторов подтверждают это со всей ясностью, хотя говорят скорее о мнении самого комментатора, а не о точке зрения Саади:

"Его темперамент вызывает большие сомнения в том, был ли он суфием вообще. Дидактика подчиняет в нем себе мистику".

В действительности же назидательные сказки, стихи и аналогии, приводимые Саади, многозначны. Конечно, поверхностный смысл их способствует, прежде всего, установлению определенных этических норм, но профессор Коррингтон, пожалуй, единственный среди европейских исследователей сумел заглянуть глубже:

"Аллегории "Гулистана" характерны для суфиев. Они не могут открывать свои секреты тем, кто не готов к их правильному восприятию или толкованию, поэтому они разработали специальную технологию для передачи своих тайн посвященным. Если невозможно передать эти идеи словами, применяются специальные фразы или аллегории".

Не только на Западе люди ожидают, что эзотерическое знание им преподнесут на тарелочке. Саади подчеркивает это в одном из своих рассказов:

"Вместе с несколькими верными друзьями Саади ехал в Хиджаз. Возле оазиса Бени Хиляль какой-то мальчик начал петь так, что верблюд человека, глумившегося над мистицизмом, начал танцевать, а потом убежал в пустыню. Шейх сказал этому человеку: "Песня подействовала даже на животное, а вы и не двинулись с места".

(Этот и другие отрывки взяты из перевода Аги Омара Али Шаха /рукопись/).

Его учение о самоизучении имеет отношение не только к обычной потребности практиковать то, что проповедуют. Суфийский путь требует самоизучения особого рода. Это приходит раньше, чем человек начинает понимать наставления учителя. Саади говорит:

"Если вы сами не будете порицать себя, то не сможете принять порицаний от других".

Сила механического преклонения перед уединенной жизнью столь велика, что кандидату в суфии прежде всего необходимо указать, какие именно формы должно принять это уединение. "Связанные ноги в присутствии друзей лучше, чем жизнь в саду с посторонними", - замечает Саади. Уход от мира требуется лишь при особых обстоятельствах. Отшельники, являющиеся всего лишь профессиональными надоедалами, всем внушили мысль о том, что мистики всю свою жизнь должны проводить в горах или пустынях. Они приняли одну единственную нить за целый ковер.

Важность времени и места суфийских упражнений - еще один пункт, выделяемый Саади. Обычные интеллектуалы едва ли смогут поверить, что качества и эффективность мышления могут меняться в зависимости от обстоятельств. Они могут назначить встречу в определенное время и в определенном месте, могут начать ученую беседу и продолжать ее при любых обстоятельствах, не обращая внимания на точку зрения суфиев о том, что человеческий ум только "по случаю" может освободиться от той механичности, под влиянием которой он действует.

Этот принцип, нашедший свое типичное выражение в "Гулистане", в обычной жизни формулируется следующим образом: "Всему свое время и место". Тридцать шестая история главы об обычаях дервишей выглядит простым наставлением в области морали или этикета. Суфийское толкование придает ей новый смысл:

"Один дервиш зашел в дом щедрого человека и обнаружил там общество писателей, обменивавшихся шутками. Чувствовалось, что собравшиеся усиленно занимались интеллектуальными упражнениями. Кто-то пригласил его принять участие в беседе. "Мой слабый ум способен только на одно двустишие", - сказал дервиш. Все стали просить его говорить. Дервиш сказал:

"Мучаясь от голода, я смотрю на стол,

Подобно тому, как холостяк смотрит на дверь женской бани".

Смысл этого двустишия не только в том, что настало время для еды, а не для бесед, оно передает также идею того, что интеллектуальная болтовня является только фоном для реального понимания.

"Хозяин сразу же сказал, что мясо скоро будет готово. "Для голодного человека простой хлеб ничем не хуже мяса", - ответил дервиш".

В рассказах и стихах "Гулистана" Саади часто порицает тех, кто спешит как можно быстрее начать учиться, не понимая того, что в данный момент их грубое состояние не позволит им изучать суфизм. "Как может спящий разбудить спящего?" - залает Саади известный суфийский вопрос. Если верно, что слова человека должны соответствовать его делам, то тем более верно, что наблюдатель должен уметь оценивать эти дела. Большинство людей этого не умеет. "Совещание мудрецов напоминает базар торговцев одеждой. Не заплатив денег, вы ничего не сможете унести с этого базара. С совещания же вы сможете унести только то, на что у вас хватит способностей" ("В образованном человеке многое разрушено невежеством, а также изучением бесполезных для него вещей" /Суфий Хадрат Ахмед ибн Махсуд/).

Суфии отмечают также эгоистичность, проявляемую предполагаемыми учениками в поисках собственного развития и удовлетворения своих потребностей. Необходимо добиться гармонического сочетания личных желаний с потребностями всего общества. В той части своей книги, которая касается этой проблемы, Саади подчеркивает связь суфиев с "Братьями чистоты", которая остается почти незамеченной для посторонних наблюдателей. "Братьями чистоты" называло себя общество ученых, подготовивших и анонимно опубликовавших энциклопедию, содержавшую все доступные в то время виды научного знания. Это было сделано ими для развития культуры, а не из желания увеличить свой собственный авторитет. "Братья" были тайным обществом, и поэтому о них мало что известно, но т. к. слово "чистота" в арабском языке ассоциируется со словом "суфий", суфийских учителей часто спрашивали о них. Вот что пишет Саади об этом таинственном братстве в сорок третьем рассказе своей книги:

"Одного мудреца спросили о "Братьях чистоты". Он сказал: "Даже самый ничтожный из них считается с желаниями своих товарищей больше, чем со своими собственными".

Мудрец сказал: "Человек, занятый лишь собой, не может быть ни братом, ни родственником".

Благодаря своему авторитету "Гулистан" создавал не только свод моральных установлений, с которыми обязательно должен был ознакомиться любой грамотный молодой человек, но и начальный суфийский потенциал в умах своих читателей. Саади читают и наслаждаются его мыслями, стихами и развлекательной стороной его произведений. Позднее, когда искатель будет проходить подготовку в суфийской школе, ему могут помочь понять внутренний смысл рассказов Саади, и он получит определенную основу для дальнейшего пути. В других культурах подобный подготовительный материал практически отсутствует.

Преждевременно раскрытые тайны, - а в суфизме есть некоторые тайны, которые можно узнать в отрыве от всего учения, - могут принести больше вреда, чем пользы.

Неподготовленный человек может неправильно распорядиться энергией, хранителями которой являются суфии. Саади говорит об этом в рассказе, который на первый взгляд кажется всего лишь расширенным вариантом избитой поговорки:

"У одного человека была некрасивая дочь. Он выдал ее замуж за слепца, потому что никто другой на ней все равно не женился бы. Впоследствии один врач предложил вернуть слепому зрение, но отец жены не согласился на это, опасаясь, что прозрев, этот человек разведется с его дочерью". В заключение Саади делает вывод: "Лучше всего, когда муж некрасивой женщины слеп".

Если энергично и правильно пользоваться щедростью и великодушием, они могут стать двумя важными факторами в подготовке человека к восприятию суфизма. Когда говорят: "Ничто не дается даром", - имеют в виду не только это. Способ давать то, что дают, влияние того, что дают, на человека - вот факторы, определяющие собой прогресс суфия. Существует тесная взаимосвязь между понятиями настойчивости и мужества, с одной стороны, и щедрости - с другой. В других системах, где внутреннее понимание механизма развития оставляет желать много лучшего, ученики будут размышлять обо всем в терминах борьбы. Они думают, что ничего не смогут получить без борьбы, и их поощряют думать таким образом.

Саади заостряет внимание на этой проблеме в одном из своих небольших афоризмов: один человек пришел к мудрецу и спросил его, что лучше: доблесть или щедрость. Мудрец сказал: "Щедрому не обязательно быть доблестным". Это один из важнейших аспектов суфийской подготовки. Необходимо также отметить, что форма, в которой происходит обучение, дает Саади прекрасную возможность устами мудреца указать, что на вопросы, поставленные "или-или", не обязательно отвечать, пользуясь этим же принципом.

В главе, посвященной преимуществам удовлетворенности, Саади передает элементы суфийского учения в нескольких рассказах, на первый взгляд предназначенных для тех, кто игнорирует правила поведения в обществе. Несколько дервишей, доведенных до крайности голодом, решили принять еду из рук злого, но щедрого человека. Саади обращается к ним в известном стихотворении:

"Лев не станет есть собачье дерьмо, Даже если умрет с голода в своем логове. Пусть ваши тела голодают, Но не просите ни у кого покровительства".

Способ передачи этого рассказа и контекст, которым он окружен, говорят суфию о том, что Саади предостерегает дервишей от увлечения любым другим привлекательным учением, кроме суфизма, в тот период, когда он проходит испытания, связанные с посвящением.

Настоящий суфий обладает определенными внутренними качествами, ценность которых не может уменьшиться под влиянием контактов с более низкими людьми. Саади особо выделяет эту мысль в одном из своих отточенных нравоучительных рассказов, показывающих, в чем заключается настоящее достоинство:

"Король с несколькими придворными охотился в пустыне, когда внезапно резко похолодало. Он объявил, что ночь они проведут в лачуге крестьянина. Придворные стали утверждать, что достоинство монарха пострадает, если он переночует в таком месте. Крестьянин в ответ на это сказал:

"Достоинство его величества не пострадает от этого, а мое достоинство намного увеличится, если я буду удостоен такой чести".

За это крестьянин был награжден почетной одеждой".

В НАЧАЛО

ФАРИДУДДИН АТТАР, ХИМИК

Обезьяна увидела вишню сквозь прозрачное стекло бутылки и подумала, что сможет достать ее. Просунув папу в горлышко, она схватила вишню, но сразу поняла, что не сможет вытащить лапу обратно. Вдруг появился охотник, который устроил эту ловушку. Обезьяна, крайне стесненная бутылкой, не могла бежать, и была поймана."По крайней мере, вишня-то уж останется у меня", - подумала она. В этот момент охотник ударил ее по локтю, ее кулак разжался и лапа вышла из бутылки. Теперь охотник обладал и вишней, и бутылкой, и обезьяной.

("Книга Аму-Дарьи")

"Отказываться от чего-либо только потому, что другие неправильно использовали это, может быть верхом глупости. Суфийскую истину невозможно свести к правилам и уставам, формулам и ритуалам, но частично она присутствует во всех этих вещах".

Эти слова приписывают Фаридуддину Химику, великому посвященному и писателю, а также организатору суфиев. Он умер более чем за сто лет до рождения Чосера, в произведениях которого можно найти следы влияния суфийских идей Аттара. Более чем через сто лет после его смерти был основан Орден подвязки, при этом обнаружилось такое разительное сходство с более ранним по времени орденом Аттара, что это вряд ли можно считать простым совпадением.

Фаридуддин родился в окрестностях любимого Хайямом Нишапура. Отец завещал ему аптеку, и это является одной из причин того, что его псевдонимом и суфийским именем стало слово "Аттар" - Химик. О жизни Аттара ходит огромное количество легенд. Некоторые из них рассказывают о чудесах, другие включают в себя элементы его учения. Он написал 140 работ, предназначенных для суфиев, важнейшей из которых, несомненно, является "Парламент птиц", предшественница "Пути паломника". Являясь одновременно произведением суфийской и персидской литературы, "Парламент" описывает суфийские переживания, разрабатывая тему первоначальных суфийских поисков. Смысл этого произведения становится доступным только после суфийского пробуждения ума.

Историю обращения Аттара, которую суфии используют, чтобы подчеркнуть необходимость гармонического соответствия между материальным и метафизическим, приводит Даулат-Шах в своем классическом произведении "Краткие биографии поэтов". Ее воспринимают как аллегорию, а не как реальный факт. "Как-то раз Аттар сидел в своей лавке, окруженный многочисленными и разнообразными товарами. Вдруг у дверей появился странствующий суфий и стал пристально смотреть на него полными слез глазами. Фаридуддин приказал ему уйти. "Мне это не трудно, - сказал путешественник, - я ничего не имею, кроме этой рубахи. А вот как уйдешь ты со своими дорогими товарами? Ты бы лучше позаботился о том, чтобы приготовиться к своему пути".

Это так подействовало на Аттара, что он бросил свою лавку и свое ремесло и удалился в суфийскую общину на период подготовки под руководство мастера шейха Рукнеддина". В то время как очень многое делалось для его эстетического воспитания, сам он убедился в огромной важности тела. Аттару принадлежат такие слова: "Тело не отличается от души, потому что оно является частью ее, а оба они являются частью Целого". Идеи Аттара заключены не только в поэтических произведениях, но и в традиционных ритуалах, которые суфии считают составной их частью. Речь об этом пойдет позже, а пока можно сказать, что это такая сфера, где суфийская поэзия, учение и "работа" ('амаль) являются одним целым.

Аттар был одним из лучших знатоков биографий ранних исторических суфиев, и его единственное прозаическое произведение "Биографии друзей" (или "Описание святых") посвящено их жизнеописанию. Он решил составить эти жизнеописания во время своих путешествий в Мекку и другие места уже после того, как он покинул круг Рукнеддина.

На склоне лет Аттара посетил маленький Джалалуддин Руми, и он подарил ему одну из своих книг. Руми сделал более доступными тайные аспекты суфийского учения, которыми занимался Аттар. Позднее Руми считал Аттара образцом для себя: "Аттар обошел семь городов любви, а мы прошлись только по одной улице".

Смерть Аттара, как и вся его жизнь, стала частью его учения. Последний его поступок был совершен специально для того, чтобы заставить человека подумать о себе. Когда орды Чингисхана завоевали Персию в 1220 г. и Аттар попал в плен, ему было уже 110 лет. Один из монголов сказал:

"Не убивайте этого старика, я выкуплю его за 1000 серебряных монет".

Аттар посоветовал своему хозяину повременить, т. к. другой человек, якобы, даст за него еще больше. Чуть позже кто-то предложил за него всего лишь охапку сена. Аттар сказал:

"Отдай меня за это сено, потому что большего я и не стою".

За это взбешенный монгол убил его.

Как показали труды Гарсина де Тасси, романтические произведения Аттара очень напоминают собой "Роман о Розе" и, без сомнения, относятся к числу суфийских произведений романтического характера, предшествовавших появлению в Европе подобного же течения. Маджрити из Кордовы написал романтическое произведение, ставшее первым из целого ряда произведений, посвященных той же суфийской теме. Вероятнее всего, что эти произведения пришли в Европу через Испанию и южную Францию, а не через Сирию, где суфийские произведения этого жанра также были очень распространены. Западные ученые, придерживающиеся того мнения, что легенду о Граале привезли с собой крестоносцы, опираются только на сирийские источники. Впрочем, надо отметить, что Сирия и Андалусия были тесно связаны между собой. Превращение твердого "к" в "г" (Кара-эль-Мукаддас /Святое повествование/ превратился в Гара-эль-Мугаддас) свойственно испано-мавританскому диалекту арабского языка, а не сирийскому. Де Тасси отмечает, что в "Романе о Розе" заметно влияние двух направлений суфийской литературы, которые представлены произведениями о птицах и цветах, а кроме того - "Парламента птиц" Аттара. Конечно, неизвестно, какое именно произведение послужило основой для "Романа о Розе", известного в Европе, но есть все же основание полагать, что это произведение существовало в устном виде и передавалось в процессе суфийской подготовки в суфийских общинах, широко распространенных в Испании.

Индийское романтическое произведение "Роза Бакавали" во многом проясняет значение живой системы образов, которой пользовались суфии. Сам "Парламент птиц", не говоря уже об отдельных указаниях на него у Чосера и других авторов, был полностью переведен на французский язык и издан в Льеже в 1653 году. Латинский перевод появился в 1678 году.

В ордене Хидра (Хидр, или же св. Георгий, является святым покровителем суфиев и их тайным руководителем, которого иногда отождествляют с пророком Ильёй), существующим по сей день, используются отрывки из "Мантик ут-Тайюр" ("Парламента птиц") Аттара. Вот часть церемонии посвящения:

Спросили у моря, почему оно оделось в голубое, цвет скорби, и почему оно разволновалось, будто пламя вскипятило его. Ответило море, что голубое говорит о горечи раз луки с Любимым, а "огонь Любви заставляет меня кипеть". Желтый цвет - это цвет золота - алхимии Совершенного Человека, который очищается, пока сам не становится золотом. Одежда посвященного состоит из суфийской голубой мантии с капюшоном, окантованной желтой полосой. В сочетании эти два цвета дают зеленый - цвет посвящения и жизни, истины и бессмертия. "Парламент" был написан за 170 лет до образования таинственного Ордена Подвязки, который первоначально назывался Орденом св. Георгия.

Суфийский орден, основание и совершенствование которого приписывают Аттару, несомненно, поддерживает традицию его способов концентрации. Этот орден многим напоминает другие суфийские ордена (тарика) и практикует упражнения, рассчитанные на то, чтобы их участники достигали и поддерживали гармонию со всем сотворенным. В "Парламенте птиц" описаны стадии развития суфия, через которые разные люди проходят в разной последовательности.

Удод (суфий) собирает птиц, олицетворяющих собой человечество, и предлагает им отправиться на поиски их таинственного Короля. Его имя Симург, и живет он на горе Каф. Сначала все птицы были взволнованы предложением иметь Короля, но потом они начали искать предлоги для того, чтобы отказаться от личного участия в его поисках. Выслушав доводы каждой, удод рассказал притчу, показывающую бесполезность предпочтения того, что уже имеется или могло бы быть, тому, что должно быть. Вся поэма насыщена суфийскими образами, и правильное понимание этого произведения требует его детального изучения. На ее страницах можно встретить рассказы о перстне Соломона, о природе скрытого руководителя Хидра, анекдоты о древних мудрецах.

В конце концов, удод говорит птицам, что в процессе поисков им придется пересечь семь долин. Первая из них называется Долиной Поисков. Здесь путешественнику угрожают всевозможные опасности, он должен отказаться от своих желаний. Затем следует Долина Любви. Это безграничный океан, где искатель полностью поглощен стремлением найти Возлюбленного. Затем идет Долина Интуитивного Знания, в которой сердце непосредственно воспринимает свет Истины и начинает познавать Бога. В Долине Разделения путешественник освобождается от желаний и зависимости.

В разговор удода с соловьем Аттар вкладывает мысль о никчемности экзальтированных мистиков, стремящихся к романтике ради романтики и возбуждающих себя тоской. Такие люди несерьезно относятся к экстатическим переживаниям и находятся в отрыве от реальной жизни. "Пылкий соловей устремился вперед вне себя от страсти. Тысячи тайн сделало явным его щебетанье. Он так красноречиво говорил об этих тайнах, что остальные птицы умолкли.

Вот что говорил соловей: "Я знаю тайны любви. Всю ночь я призываю любимую. Я сам обучаю тайнам; моя песня - это жалоба флейты и плач лютни. Это я привожу в движение Розу и заставляю волноваться сердца влюбленных. Я непрерывно раскрываю новые тайны, но каждая из них, подобно морским волнам, накатывается на меня новой печалью. Каждый, кто слышит меня, теряет разум от восторга, которого он раньше никогда не знал. Когда Роза надолго покидает меня, я постоянно плачу... Когда же Роза снова появляется в этом мире летом, я открываю свое сердце для радости. Не каждый знает тайны мои, но Роза знает их. Я думаю только о Розе; я ничего не хочу, кроме рубиновой Розы.

Найти Симурга выше моих сил - соловью достаточно любви Розы. Это для меня она расцветает... Сможет ли соловей хоть одну ночь прожить без Возлюбленной?"

Удод воскликнул: "О непонятливый, тебя увлекают тени настоящих вещей! Откажись от удовольствий, которые сулят тебе соблазнительные формы! Твое сердце охватила любовь к внешности Розы и ты стал рабом этой любви. Какой бы красивой ни была Роза, красота исчезнет через несколько дней. Любовь к такому непостоянству может вызвать только отвращение Совершенного Человека. Улыбка Розы пробуждает в тебе желание только для того, чтобы печаль никогда не покидала тебя. Она смеется над тобой каждой весной, а сама никогда не плачет - откажись и от Розы, и от красного цвета".

Комментируя этот отрывок, один учитель отмечает, что здесь Аттар имеет в виду не только экзальтированных мистиков, чей мистицизм ограничивается только экстатическим состоянием, но и тех людей, которых он им уподобляет. Такие люди часто испытывают вспышки несовершенной любви, оказывающей на них большое воздействие, но эти вспышки не могут возродить и преобразовать их до такой степени, чтобы сама их сущность претерпела изменения:

"Очистить может только огонь любви, который никогда не остается неизменным, который сжигает основу и добела раскаляет ядро. Металл отделяется от породы и появляется Совершенный Человек, изменившийся настолько, что каждый аспект его жизни становится облагороженным. Внешне он не изменился, но он стал совершенным, и это заставляет людей видеть его могущество. Все струны его души очистились и поднялись на новую ступень, теперь они могут брать более высокие ноты и проникают глубже, привлекая людей и вызывая к себе больше любви, с одной стороны, и больше ненависти - с другой. Они могут воздействовать на судьбу, они обрели бесконечную уверенность и уже не поддаются воздействию тех вещей, которые влияли на человека, стремившегося только к тени сущности, независимо от того, каким опытом он обладал раньше".

В НАЧАЛО